Роберт Говард

Пока клубился дым

Итоги войны тысяча восемьсот двенадцатого года могли бы оказаться совершенно иными, если бы сэр Уилмот Пемброук преуспел в своих усилиях сколотить племена западных индейцев в обширную конфедерацию, с тем чтобы они сообща воспротивились дальнейшему продвижению американских поселенцев на запад. Причина, по которой его миссия потерпела полный провал, по сей день остается величайшей тайной. Столь же таинственной остается суть инцидента, в результате коего спутникам сэра Пемброука пришлось доставлять своего руководителя обратно в Канаду на носилках.

У. Уилкинсон.

История Северо-Запада Чикаго, Иллинойс

Мистеру В. Вилкинсону Чикаго, Иллинойс

Дорогой Сэр!

Училка с Енотова Ручья как-то зачла мне вышеозначенный пассаж из вашей исторической книжки какую вы написали. Никакой тайны тут нету. Все легко объясняется из вот этого самого письма какое я вам прилагаю и какое хранилось в нашей семейной Библии вместе с другими записями про смертях и рожденьях! То письмо писал мой дед. А как прочтете, пожалуйста не затруднитесь возвернуть его взад и извиняйте, коли что не так.

Наипочтеннейше Ваш, Брекенридж Элкинс, эсквайр.

Писано на борту «Королевы пиратов»,

Река Миссури, сентябрь 1814

Мистеру Питеру Элкинсу, Нэшвилль, Теннесси

Дорогой сэр!

Послушай, пап, надеюсь, ты полностью удовлетворен тем, что тебе удалось загнать меня сюда, на Миссури, обдирать шкуры с бизонов да драться с мушкетерами 1 , когда все остальные в нашей семье делают большие дела, да живут в свое удовольствие? Стоит мне подумать, как Билл, Джон и Джоэль браво маршируют под знаменами генерала Гикори Джексона, и какая роскошная форма красуется на их плечах, и что они принимают участие во всех этих замечательных битвах, какие там у вас происходят, и я, черт возьми, просто готов волком выть!

Я не собираюсь пускать на ветер свои невозвратные деньки только потому, что я самый младший в семье! Как только вернусь в Сан-Луи, сразу бросаю работу и еду в Теннесси, а Пушная миссурийская компания может катиться ко всем чертям! Ну уж нет, я не стану тратить свою молодую жизнь только на то, чтобы просто зарабатывать себе на пропитание, пока моим дражайшим братцам достаются все радости бытия, ей-богу, не стану! А ежели ты и дальше будешь на меня давить, так я завербуюсь в армию северян, и заделаюсь самым настоящим янки! Теперь ты сам видишь, до какой ужасной бездны отчаяния я уже доведен. Так что лучше подумай еще разок!

А совсем недавно тут, за Совиной рекой, я влип в одну мерзкую историю, которая навеки отравила мне все, что хоть как-то связано с этой проклятой пушной торговлей. Думаю, ты сразу спросишь, какого черта твой сын делает в верховьях реки в такое время года, ведь летом приличной пушниной тут и не пахнет. Так вот, все получилось из-за Большого Носа, вождя миннетаров. И теперь всякий раз, стоит мне увидеть какого-нибудь миннетара, как меня тут же начинает тошнить!

Сам знаешь, как поступает наше правительство. Они берут индейских вождей, тащат их куда-нибудь на восток, показывают им там города, форты, армию, и все такое прочее. А смысл такой: когда вождь сам увидит, насколько силен белый человек, он так напугается, что вернувшись домой никогда уже не захочет выйти на тропу войны. И он возвращается и рассказывает своему племени про все эти штуки, а они говорят ему: «Ты лжец! Тебя подкупили белые люди!» И тогда у него едет крыша, и он берет томагавк и нож, и идет, и снимает скальп с первого попавшегося ему навстречу белого! Просто так, чтобы всем показать, какой он независимый и свободолюбивый. А во всем остальном теория совсем неплохая.

Вот так же они отвезли Большого Носа в Мемфис. Они бы потащили его и дальше, аж до самого Вашингтона, да только побоялись, что по дороге запросто могут влипнуть в какую-нибудь заварушку, и тогда орудийная пальба наверняка напугает чертова вождя насмерть. В конце концов они приперли его в Сент-Чарльз и поручили Пушной компании переправить Большого Носа назад, в его деревеньку на Реке Ножей. Тогда один из чиновников компании, Джошуа Хэмпфри, набрал на «Королеву пиратов» команду человек в двадцать да в придачу нанял нас, несколько охотников, погрузил Большого Носа на борт, и мы тронулись в путь. Остальные три охотника были американцы, как я, а вот вся команда – сплошь французишки с низовьев Миссисипи.

Хотел бы я, пап, чтоб ты хоть одним глазом глянул на этого Большого Носа! На нем был дурацкий цилиндр – подарок правительства – голубой приталенный френч с медными пуговицами, длиннющий красный шарф и широченные штаны для верховой езды – только он спорол с них кожаный низ, как это обычно делают все индейцы. Подаренные ботинки страшно жали ему ступни – ведь у всех индейцев плоскостопие, – поэтому он связал их за шнурки и носил на шее. В общем, выглядел он так дико, что я таких странных типов никогда прежде в глаза не видывал. Стоило мне подумать, что случится, когда он попадется на глаза первому сиуксу, и меня прям дрожь пробирала. Большого Носа она пробирала тоже; пожалуй, даже посильнее, чем меня. Потому как сиуксы его так и так ненавидели лютой ненавистью, а тетоны давным-давно поклялись натянуть его шкуру на свои барабаны.

Ну, первую-то часть пути вверх по реке этот паразит как сыр в масле катался. Потому как индейцы омаха, осаджи и айовы толпами выбирались на берег, чтобы только на него поглазеть, и завывали, хлопая себя ладонями по ртам, лишь бы показать, как они изумлены и восхищены. А Большой Нос распустил хвост что твой индюк и с самым напыщенным видом разгуливал по барке, стараясь как можно больше торчать у всех на виду.

Но чем дальше мы уходили от Платы, тем больше поникали его перышки. А в один прекрасный день на обрывистом берегу показался верховой индеец. Он очень внимательно смотрел на нашу барку, когда она проплывала мимо. Тот индеец был сиукс. И с Большим Носом приключился обморок, и мы едва оживили его с помощью целой кварты некогда принадлежавшего компании рома, и мое сердце едва не лопнуло от огорчения, когда я смотрел, как это отменное пойло безвозвратно исчезает в луженой глотке паразита, будто горный ручей, исчезающий в жарком мареве пустыни.

А когда Большой Нос пришел-таки в себя, он тут же сбросил с плеч все эти пижонские цацки белого человека и снова предстал перед нами в своем обычном облачении, каковое состояло из огромного старого одеяла, полыхающего кроваво-красным, как его родная прерия в лучах заката. И тогда я сказал Джошуа, что лучше бы нам отправить это одеяло за борт, потому как любой сиукс узнает его с первого взгляда, а Джошуа ответил: тогда, дескать, придется заодно отправить за борт и Большого Носа, ведь тот ни за какие коврижки не расстанется со своим одеялом, потому как чертов дурень верит, что в той алой тряпке заключена великая колдовская сила. Тем более, сказал Джошуа, нет никакого смысла мешать сиуксам узнавать, есть у нас на борту Большой Нос или нету, потому как они все равно это уже знают и все равно постараются с корнем вырвать парня из наших рук. Если только сумеют.

А еще Джошуа сказал, что он намерен прибегнуть к дипломатии, дабы сохранить скальп Большого Носа в целости. И мне сразу же не понравились эти его слова, потому как я уже давно заметил: когда тот парень, на кого я работаю, прибегает к дипломатии, это всегда означает, что ему достанутся все пироги, а мне – дырки от бубликов. Ну, совсем как ты, пап, когда ты говоришь: «Надо прикинуть, как половчее сделать эту работенку!» После чего как-то так получается, что прикидываешь ты, а работенку делаю я.

Чем дальше мы поднимались на север, тем реже Большой Нос покидал общую каюту, где и без него была такая теснотища, просто кошку повесить негде! Но Большой Нос не собирался вешать кошек, наоборот, он ужасно боялся, как бы враги не повесили его самого, и из каюты никак не уходил, а когда ему все же случалось выглянуть на палубу, он сразу же видел на обоих берегах реки полчища сиуксов, уже изготовившихся прыгнуть с утесов вниз, прямо ему на скальп! И Джошуа сказал: у бедняги уже видения начались, а я сказал, видения видениями, но ежели не отнять у парня ту здоровенную бутыль, то очень скоро к нему белая горячка пожалует!